а потом вертухай Ефимов
напился и выгнал обоих
во двор на обледенелый наст
танцевать лебединое озеро.
я помню я видел.
они танцевали по-настоящему,
выкладывались, просто чтобы не замёрзнуть,
сбивая в кровь босые ноги о корочки льда.
а он горланил
ту ту ту ту тутутУ тутУ
и говорил, красиво.
они и правда хорошо танцевали.
казанская балетная академия,
отличники,
знали все партии —
муж и жена.
они танцевали один и тот же номер
пять или шесть раз подряд.
позади успенский собор.
странное зрелище.
Ефимов вдруг до того расчувствовался,
что приказал принести
шубы водки и чая,
отпаивал лебедей.
а потом вдруг —
щелкунчик.
но они уже на ногах не стояли.
да это всё, конечно, страшно.
но самое страшное,
что обнять и понять
надо не только их,
но и его,
его тоже.
надо увидеть,
как время выворачивает изнанку его жестокости,
увидеть, услышать,
как он идёт в балет маленький, видит там этих лебедей, простите,
дальше я не могу,
но вы поняли направление.
они тогда не погибли, нет.
продержались ещё месяца два.
тогда было минус тридцать,
копать мерзлую землю ни у кого желания не было.
всех так и бросали
всю зиму торчали руки-ноги.
их ноги тоже.
особенные ноги,
которые созданы для чего — разве для этого?
для того чтобы торчать вот так глупо
черным закорючками на белом снеге
или для того, чтобы,
когда дирижёр откинув фалды,
взмахивает рукой
и тяжёлый бархат распахивает наклонный паркет,
они, вдвоём,
отличники,
муж и жена,
казанская балетная академия,
уже в движении
уходят в высокий баллон
и висят не касаясь земли
так долго, что кажется, что
они не принадлежат земле,
и никогда
ей не принадлежали.